- Папа, а чем отличается дровосек от лесоруба? - спросил много лет назад мой сын, познакомившись с героями сказки «Волшебник изумрудного города».

Я задумался. В то время я работал в леспромхозе, а должность моя в трудовой книжке была обозначена как «Лесоруб 2-го разряда». В нашей бригаде все числились лесорубами какого-нибудь разряда. Назови кто-то нас дровосеками, ответ был бы вполне адекватен – попросту дали бы в лоб за оскорбление, намекающее на нетрадиционную сексуальную ориентацию. Уж не помню точно, что я тогда ответил сыну, но смысл ответа заключался в том, что лесоруб - это крутой профи, вроде папы, который бесстрашно идет сквозь самую чащу, ловко заваливая огромные деревья. Дровосек же - полулюбитель, нехотя берущийся за топор лишь когда ему приспичит кашу сварить, а дрова для печки кончились. Объясняя своему пацаненку эти нюансы, я и представить не мог, что со временем из лесоруба превращусь в дровосека.

После всем известного «происшествия» на атомной электростанции в Чернобыле, мы, жители зон, названных властями странным словом «затронутые», стали разбегаться кто куда. Наша семья, собрав все, что можно было увезти с собой, отправилась в Испанию. Это не было случайностью – теща, настоящая испанка, эвакуированная в Советский Союз в детстве, давно тянула нас на свою родину. Испания, похоронив своего диктатора, постепенно превращалась во вполне симпатичную страну, препятствий для репатриации тещи и нашей эмиграции в качестве членов ее семьи не было никаких. Но моя жена-полукровка, толком не знавшая испанского языка, сильно сомневалась нужна ли нам Испания, а мы ей. Обо мне и говорить нечего – я никогда там не бывал и слабо представлял, что меня там ждет в ближней и дальней перспективе. Чернобыль вмиг развеял все наши сомнения.

Родственники тещи приняли нас как беженцев от огромной беды. Помогли на первых порах с жильем, пристроили меня на работу. Это была автомастерская, вернее – небольшой техцентр, торговавший автомобилями «Альфа Ромео», а в своем цеху ремонтировавший и обслуживавший машины любых марок и моделей. Я, на родине поднаторевший в постоянном ремонте своих видавших виды «Жигулей», стал экспертом по «Ладам» и «Нивам», которых в те годы немало бегало по дорогам Испании.

Потом мне довольно часто приходилось менять работу. Чувство уверенности в завтрашнем дне, привитое нам на родине с раннего детства, постепенно атрофировалось под гнетом окружающей действительности. Сменив несколько автомастерских, я затем поработал и охранником подземного паркинга, и продавцом обуви, и на конвейере крупного молочного комбината. Какое-то время работал даже пугалом – с длинным шестом, к концу которого была привязана грязная драная рубаха, бегал по полям одного латифундиста, не позволяя наглым испанским и залетным птицам клевать едва проросшие посевы.

Испанские родственники при каждой нашей встрече хором жужжали, что все это не то. Надо, мол, пробиваться в госструктуры, только внедрение в них дает гарантии стабильности и той самой утраченной мною уверенности в завтрашнем дне. Под влиянием этих разговоров я периодически посещал мэрию и включал свою кандидатуру в списки кандидатов на получение рабочего места в муниципальных службах. Путь в чиновники мне разумеется был закрыт – происхождение не то. Но устроиться каким-нибудь муниципальным дворником или садовником по мнению родственников небольшие шансы все же были. Долгое время моя кандидатура оставалась без внимания. Видимо, муниципалитет предпочитал даже в качестве дворников видеть представителей коренного населения.  Но в конце концов мне все же повезло. То ли работа, на которую открылись вакансии, была слишком тяжелой с точки зрения испанцев и желающих ее выполнять не нашлось, то ли чисто случайно не обратили внимания на мое чужеземное происхождение. Так или иначе, но из мэрии пришло письмо, извещавшее, что я могу немедленно приступить к своим новым обязанностям.

Город на севере Испании, в котором мы жили, был окружен горами и холмами, поросшими лесом и колючими кустарниками, в основном терновником. Время от времени, обычно летом, случались лесные пожары. После их тушения оставались выжженные черные пустоши с торчащими словно иглы обгоревшими стволами уже мертвых деревьев. Нашей работой было расчищать эти зоны от остатков былого леса для будущих новых посадок. Еще мы присматривали за зонами отдыха. Площадки в горах с деревянными столами и каменными жаровнями пользовались большой популярностью у населения. В выходные дни они заполнялись семьями и большими молодежными компаниями. Отдыхающие жарили мясо, готовили паэлью, пили вино и, набив животы, наслаждались своим единением с природой. В будни мы объезжали эти площадки, собирали мусор и, спиливая сухие деревья, заготавливали дрова для следующих выходных, складывая их в небольшие поленицы возле каждой жаровни. Так, по мнению нашего начальства, удавалось пресечь попытки отдыхающих добыть дрова самостоятельно, вырубая и ломая все подряд, живое и мертвое.

Однажды из Минска позвонил старинный приятель и задал неизбежный вопрос: чем сейчас занимаешься? Ответить, что, как когда-то на родине, я работаю лесорубом у меня не повернулся язык. Я назвался дровосеком.

Теоретически, дровосечеством мы занимались втроем. Наравне со мной каждый рабочий день скакал по долинам и по взгорьям с топором и пилой в руках молодой парень по имени Луис. Он был родом из какой-то удаленной горной деревни и на первых порах просто светился счастьем от осознания того, что смог обмануть судьбу. Обзаведясь работой, позволившей ему перебраться в огромный по его понятиям город, он тем самым избежал предначертанной предками участи жить натуральным хозяйством, пася овец на горных склонах. Третьим в нашей бригаде был Маноло, назначенный начальством старшим над нами. Ему было лет сорок с небольшим. В день знакомства он настоятельно попросил нас с Луисом называть его «хефе». Уже потом мы от кого-то узнали, что наш «шеф» и один из членов городского совета были женаты на двоюродных сестрах и руководящая должность досталась Маноло вовсе не случайно. Мы с Луисом выходили на работу в рабочих комбинезонах и грубых башмаках. Маноло появлялся в хорошо отглаженных брюках, нередко светлых, фирменной рубашке и лакированных туфлях. Именно он всегда усаживался за руль нашего транспортного средства - раздолбанного джипа бежевого цвета. Приезжая на место работы, Маноло в течение пяти минут ставил перед нами задачи на день, после чего надолго «повисал» на служебном мобильном телефоне. Наговорившись, усаживался в джип, врубал музыку и пил пиво. Иногда, выдав нам задания, он куда-то уезжал и возвращался лишь под вечер, чтобы забрать нас и отвезти в город.

По испанским меркам дровосеком я проработал довольно долго, лет пять. Луис продержался значительно меньше, при первой же возможности он сменил топор с пилой на гораздо более легкие рюмки и стаканы в каком-то баре. Место Луиса в нашей бригаде сначала занял Хуан, потом Кике, потом Начо. Лишь «хефе» Маноло был вечен и неизменен. Моя перспективная карьера дровосека рухнула из-за несчастного случая. Как-то во время обычного в тех местах нудного моросящего дождя я поскользнулся на мокром склоне и кубарем полетел вниз. Стремительный горный спуск остановила сосна, жесткий контакт с которой пришелся на мою спину. В спине что-то хрустнуло, я потерял сознание от боли. «Хефе» в своей обычной манере куда-то укатил до вечера. Мой напарник Начо сначала растерялся, долго прыгал вокруг меня, пытался поднять, но потом, сообразив, что разбился я основательно и одному ему меня не вытащить, вызвал по мобильнику врачей.

Несколько месяцев я провел в больнице. Было несколько операций, в результате которых некоторые части моего тела получили замену или опору в виде неких металлических конструкций. Я постепенно оклемался, стал почти нормально ходить и даже садился за руль автомобиля, но о рубке дров в горах пришлось конечно же забыть. Боль в спине периодически возвращалась, но была терпима.

На родине между тем накопились дела и я решил пока не искать новую работу, а съездить домой, в Белоруссию, которая после нашего отъезда превратилась в самостоятельное государство.

Гениальная идея отправиться туда на машине, а вернуться самолетом принадлежала жене.

- Тебе же трудно ходить, а так сможешь ездить - говорила она. - Давай купим убитый «Жигуль», такой можно найти за копейки. Ты приведешь его более-менее в порядок, доедешь. По дороге Европу посмотришь. А перед отъездом продашь машину и купишь билет на самолет.

И черт же меня дернул согласиться на эту авантюру! Не буду рассказывать, как я доехал, чинясь в пути с помощью подобранных на дороге проволочек, веревочек и винтиков. Лучше расскажу, как я возвращался.

В аэропорту Минска, пройдя через рамку металлоискателя, я конечно же зазвенел, хотя предварительно вытащил абсолютно все из карманов. Парень в форме пристально посмотрел на меня. Потом попросил снять ремень, ботинки, обручальное кольцо, цепочку с шеи и повторить попытку. Я выполнил его просьбу, но зазвенел снова. Парень посмотрел на меня еще пристальнее. Потом попросил поднять руки и тщательно ощупал меня в самых неожиданных местах. Вытащил из-за спины какую-то штуковину, напоминающую милицейский жезл, но с проводом, и стал водить ею вдоль моего тела. В районе поясницы штуковина явно подавала служивому какие-то сигналы, которые ему не нравились. Он несколько раз откладывал прибор в сторону и руками пытался докопаться до истины.

- Даже если я разденусь догола, ничего не изменится, - сказал я, сообразив в чем дело.

Я задрал рубашку и показал шрамы на спине, потом объяснил, кто и зачем напичкал меня железками. Парень вздохнул с видимым облегчением – загадка разрешилась.

- Покажите справку, подтверждающую факт операции и общий вес металла в вашем организме, - ошарашил он меня.

В общем, в тот день я конечно же в самолет не попал. Обратился к знакомым, которые вывели меня на некий частный медицинский центр. Там, просветив меня рентгеном и убедившись, что я стал Железным Дровосеком, с моих слов написали когда, где, почему и для чего мне были имплантированы в организм металлические детали. Их общий вес определили, разумеется, на глазок – как их взвесишь-то?

На этот раз в аэропорту я сам, еще до первой попытки прохода через рамку, объяснил ситуацию уже другому парню в форме. Он долго и, как мне показалось, несколько озадаченно вчитывался в мою справку. Потом, сдвинув фуражку на затылок, пригласил меня проследовать за ним. «Надеюсь, не на вскрытие, чтобы определить точный вес моих железок», - мелькнула в голове мысль, пока мы шли длинным коридором.

Следующий акт развернулся в небольшом кабинете, в котором обитал некий начальник, своим внешним видом напомнивший мне иберийского борова. Выслушав подчиненного, он предложил мне сесть, а сам, достав с полки пухлую папку, нацепил очки и принялся один за другим перебирать хравнившееся в ней документы. Наконец, обнаружив искомое, стал, наморщив лоб, изучать текст. Дочитав до конца, изложил резюме:

- Согласно действующей инструкции, необходима справка из того медицинского учреждения, в котором была сделана операция, - сообщил «боров».

- И что мне прикажете делать? – спросил я. – Чтобы добраться до того медицинского учреждения, мне надо сесть в самолет. А чтобы пустить меня в самолет, вы просите справку из того медицинского учреждения.

«Боров» крепко призадумался, от напряжения гоняя вверх-вниз брови на своем круглом лице. Потом задал наводящий вопрос:

- А как получилось, что операция была проделана в Испании?

- Так я живу в ней! – сознался я в очевидном. И коротко пересказал свою историю, завершив ее красочным описанием моего отчаянного горного спуска.

Дослушав до конца, «боров» крякнул и вновь зашелестел страницами в своей папке. Потом, явно не найдя ничего подходящего неординарному случаю, принял решение.

- Ладно, давайте так. Напишите объяснительную, изложив в ней все, что мне рассказали. Вместе с предоставленной справкой об обследовании в минском медцентре, думаю, этого будет достаточно.

- Так это ж роман получится, если все написать! – ужаснулся я.

- Нет, ну не все, конечно. Пишите: «Я, такой-то, такого-то года рождения, постоянно проживающий с такого-то года в Испании по адресу такому-то... Тогда-то, работая в такой-то организации, получил производственную травму в результате которой мне была сделана хирургическая операция. Справку о производственной травме прилагаю...»

- Стоп, стоп, - сказал я. – Прилагаю справку о том, что у меня в организме металлические изделия, а не о том, как долбанулся спиной об дерево...

- А что, справки о полученных травмах нет? Тогда у нас ничего не получится...

Самолет, которым мне вновь не удалось улететь, был уже в небе. Я побрел вторично переоформлять билет и строить дальнейшие планы.

На самом деле справка у меня была, но она осталась в Испании. Вернее, это была не справка, а то, что в испанские медики называют «медицинским отчетом». Почти на десятке страниц мелким шрифтом подробно описывались обстоятельства, при которых я получил увечья, характер моих травм и предписания, на основании которых я и был превращен хирургами в то, что обожают показывать американцы в своих фильмах про робокопов и терминаторов. Ни я, ни жена, ни теща-испанка, ни даже ее испанские родичи не понимали и половины из написанного в отчете - он изобиловал медицинскими и техническими терминами, значения которых нам не удалось обнаружить ни в одном словаре. Вечером я позвонил жене, попросил срочно переслать мне эту «справку» международной курьерской почтой.

Спустя два дня я снова пошел на приступ самолета. «Боров», взяв в руки медицинский отчет, водрузил на нос очки и совсем уж собрался тщательно изучить документ, но вдруг подпрыгнул на своем стуле:

- Так тут же не по-нашему написано!

- Вы думаете, что в Испании выдают справки на белорусском или русском языке? – не без издевки спросил я.

Вскоре нашу компанию пополнила стройная женщина с суровым лицом. «Наш юристконсульт», - пояснил мне «боров». Повертев так и сяк мою иностранную справку, она беспристрастно начала мне рассказывать про то, что мне надлежит проделать с этим документом. Про перевод и заверение у нотариуса я еще как-то был способен понять, но когда в монологе дамы пару раз мелькнуло совершенно незнакомое мне слово «апостиль», я впал в настоящее отчаяние, осознав, что воссоединение нашей дружной семьи случится не скоро.

Не знаю, сколько бы длились мои мытарства и чем бы они закончились. Быть может, я до сих пор мотался бы по Минску, разгадывая тайну апостиля... Все мои попытки сделать перевод отчета за разумную цену успехом не увенчались. Переводчики, к которым я обращался, прочитав первые абзацы документа, начинали смотреть в потолок и беззвучно шевелить губами. Потом пересчитывали количество страниц, которые следовало перевести, и называли такую сумму, за которую я мог бы вернуться в Испанию если не на самолете, то уж на поезде точно. Лишних денег в таком количестве у меня не было. Пришлось заняться повторением пройденного.

«Жигуль», на котором я приехал из Испании, умер сразу же после автопробега. Он попросту перестал подавать какие-либо признаки жизни и на затею жены продать его перед отъездом я махнул рукой и плюнул слюной. Чтобы уговорить кого-то озаботиться дальнейшей судьбой автораритета, пришлось бы заплатить едва ли не больше, чем он мне стоил. Собираясь отчаливать, я попросту снял с машины номера, рассчитывая, что, намозолив глаза бдительным горожанам, он в конце концов найдет успокоение на автосвалке.

Авиабилет в Испанию я сдал ввиду бесперспективности обладания им. Вырученных денег хватило на покупку автодеталей первой необходимости. Около недели я реанимировал машину, про себя и вслух умоляя ее сделать последнее усилие в своей долгой жизни и вернуть меня домой...

Не буду рассказывать, как я доехал, чинясь в пути с помощью все тех же подобранных на дороге проволочек, веревочек и винтиков, но спустя еще неделю я уже был дома.

Вы все еще считаете, что отечественный автопром не заслуживает добрых слов? А случайно никому не нужен «Жигуль», на исходе своей двадцатилетней жизни добежавший из Испании до Белоруссии и вернувшийся обратно, имея на борту настоящего Железного Дровосека?

Александр ПЕУНОВ

Опубликовано в газете "Комсомольская правда в Испании"

(c) 2007, Ediciones Rusas Mediana, S.L., "Комсомольская правда в Испании"