Если кто хочет понять Россию умом, пусть возьмет аршин и попытается приложить его к двум фильмам: франко-испанской "Фиесте", которая словно написана по следам Хемингуэя и написана так же размашисто, горько, пьяняще и режуще-нелицеприятно, как его военные этюды, и мягкой, пастельной, навзрыд и вразнос сделанной ленте "Если бы знать...". Это творение сугубо чеховское и сугубо российское, захлебывающееся чеховским отчаяньем и чеховским безнадежным цинизмом.

"Фиеста" - фильм безумно испанский и безумно жестокий. В испанской гражданской войне были элементы и инквизиции, и корриды. Только вместо быков были люди. Враги. Если вспомнить мрачную ожесточенность хемингуэевского "Колокола", который звонит, естественно, по всем убиенным, чью память осеняет крест, воздвигнутый Франко в Долине Павших, да и по живым, которым пришлось делать нечеловеческое ради победы человеческих отношений, если посмотреть, не закрывая глаз, ту же "фиесту", где испанские аристократы не гнушаются расстрелами коммунистов, анархистов и социалистов, где священники с левыми взглядами могут лично стрелять с колокольни и убить 20-30 фалангистов, становится непонятно, почему в Испании еще кто-то уцелел. Они сражались за "новую Испанию" (и та и другая сторона - термин общий!) с таким исступлением, что в старой Испании не должно было остаться никого. В Долине Павших едва не закопали весь испанский народ... Главный герой фильма, юный аристократ Рафаэль, говорит, что понять это могут только испанцы.

Коррида и инквизиция гражданской войны, мрачные и зрелищные аутодафе публичных казней... Как это там у Эдуарда Багрицкого, трижды испанца? "...нелегка трехгранная откровенность штыка". Наверное, наши большевики, от ленинцев до сталинистов, были немножко испанцы. Они это понимали, и они создали мир вечной инквизиции - КГБ, НКВД, ВЧК - и вечных аутодафе публичных покаяний и политических процессов. Они знали толк и в корриде: роль обреченного быка играли инакомыслящие. Советская общественность, от улицы до профсоюза, от академиков до сантехников, метала в них бандерильи, наезжала на них, как пикадоры, колола пиками, лишала заработка, исключала отовсюду (даже из числа граждан, то есть "из народа", как поступила одна ретивая организация, "Союз граждан Грузии", с изгнанником-диссидентом Звиадом Гамсахурдиа). А потом к измученному человеку приходил матадор (КГБ или НКВД) и кончал его под рукоплескания зрителей. Так что мы в очень большой степени испанцы, и эти два фильма объединены не случайно.

В "Фиесте" нет фронта. Там есть франкистский тыл. А в тылу происходят сплошные расстрелы. Красных, розовых, анархистов, профсоюзников, республиканцев, просто подозрительных. И отец-маркиз, идейный аристократ, посылает своего семнадцатилетнего сына на стажировку перед фронтом, в карательный отряд, расстреливать врагов народа. Круговая порука. Доказательство абсолютной, нерассуждающей ненависти. Сын падает в обморок, но стреляет метко. Закон гражданской войны: сначала выстрели, а потом можешь падать. Сначала запачкай руки и душу, пойми, что в огне брода нет.

Но маленький аристократ находит выход: когда он узнает, что в заложники взяли пятнадцатилетнюю девочку, дочь какого-то крупного коммуниста (а он, как истинный коммунист, предпочитает классовую борьбу жизни своего ребенка и не является в условленное время), и что она будет расстреляна и ему придется стрелять в нее, он поступает, наконец, правильно: отпускает девочку, дает ей бежать. И попадает на фронт. (Если бы не отец-маркиз, он просто попал бы под трибунал.) Расстрелы продолжаются без него. На кладбище и в монастыре. Со зрителями. И я поняла, почему испанцы-антикоммунисты выиграли свою гражданскую войну, а Белая Армия ее проиграла. Это и по Хемингуэю понятно. Просто, пока это нас не касалось, мы об этом особо не думали. Антигерой "фиесты" все время рассуждает о том, кто же больше наделал мерзостей: они или республиканское правительство. Командир считает, что франкисты (видно, тоже кошки скреблись на остатках совести). Но он себе льстит. Хотя они подняли руку на Лорку. На его гениальность им было наплевать. Он был левый, как многие поэты и художники. Левыми были Сартр, Дали, Пикассо, Хемингуэй, Драйзер, местами Джек Лондон.

Но если вспомнить сцену из "Колокола" с цепами, с коллективным избиением местных фашистов и священника, с расстрелом пленных гвардейцев, то все-таки слабо франкистам было такое устроить. Они расстреляют мэра деревни и его жену, республиканцев, родителей Ма рии, а ей оставят жизнь (ведь насиловать дочерей своих врагов не приказывало франкистское руководство; такие приказы не издавали даже Гиммлер и Геббельс). Франкисты опустились до тотального террора; уж не знаю, какого он был у них цвета. Но в число их враг ов попадали, кроме комбатантов, только левые и те, кого можно было отнести к числу открытых диссидентов (сознаю, что и я попала бы в их число; смириться с казнью Лорки было бы выше моих сил).

А вот в число врагов коммунистов попадали все, кто коммунистам не подходил. А не подходили им почти все: комбатанты, монархисты, крестьяне, желающие работать на своей земле (то есть все испанские крестьяне), дворяне, образованные люди, диссиденты, средний класс, все, кто не выразит восторг и не захочет рукоплескать казням, просто обыватели, желающие сытно обедать, а не голодать по карточкам... И те и другие, и франкисты и коммунисты очень усердствовали в истреблении своей доли "врагов народа", но, по определению, у коммунистов врагов было больше. Поэтому от них спасения не было: уцелеть не мог никто. Франкисты истребляли меньше; обыватели, крестьяне, дворяне, банкиры им на нервы не действовали. Что ж, приходится признать их наименьшим злом. А вот наша Белая Армия, воспитанная, тонкая, образованная, вообще никого запугать не могла. Они убивали только в бою; контрразведка занималась комбатантами. Они никогда бы не смогли расстреливать так, как в "Фиесте", сотнями. Члены семьи Турбиных, блестящие офицеры, подпоручики Ромашовы из "Поединка" Куприна.